«СМИ часто показывают рафинированные образы мужчин-тиранов и страдающих женщин. На самом же деле всё гораздо сложнее. А бывает, ситуации оказываются кардинально иными», — говорит психолог Роман Крючков.
Специалистов, которые работают с домашними агрессорами и стараются научить их жить без насилия, в Беларуси всего двое. Роман Крючков — один из них. Мы поговорили с экспертом о том, реально ли исправить тирана, какие ошибки в воспитании допускают мамы-одиночки, почему жертвы остаются в отношениях с агрессорами и как произошло, что насилие стало для нас приемлемым явлением (и дело здесь вовсе не в менталитете).
Коррекционная программа для мужчин-агрессоров работает в нашей стране с 2015 года, и ее успешно прошли около 50 человек. А сколько тех, что пытались измениться, но соскочили? «Их намного больше, конечно, — отвечает психолог. — Не вел такой статистики. У меня, бывает, за неделю человек 5—6 только по направлению милиции приходят».
Психолог Роман Крючков.
Среднестатистический портрет агрессора нарисовать почти невозможно. У этих мужчин разный уровень образования и различные профессии — рабочий, офицер, бизнесмен, адвокат, артист, программист… Был даже священник.
Большинство агрессоров обращаются к психологу добровольно, хотя в это и сложно поверить.
— Сначала приходили пары, и проблему озвучивали жены или подруги. Теперь же, благодаря средствам массовой информации, из-за того что больше стали об этом говорить, сами мужчины обращаются и говорят: да, у меня проблема. Тема домашнего насилия стала «модной». А люди — существа конформные. Стараются всему соответствовать, с одной стороны. С другой — близкие, на которых направлено насилие, не мирятся с ситуацией и пытаются ее исправить, — говорит Роман Крючков.
Социальная реклама швейцарской организации Frauenzentrale Zürich. Слоган: «Если ваш партнер оказался тираном».
Коррекционная программа для мужчин основана на американской Дулутской модели. Рассчитана она на полгода: 10 сессий индивидуальной работы и до 20 — групповой. Основная задача — сократить риски применения насилия и не допустить эскалации.
— Даже если человек отрицает насилие, участие в группе позволяет ему постепенно изменять свою картину мира. Визит к психологу для любого агрессора — серьезный стрессовый момент. Почему? Потому что человек лет сорок жил с одними убеждениями, и вот ему за полгода предлагают кардинально их изменить. Я стараюсь создать доброжелательную атмосферу, обстановку. Задача не состоит в том, чтобы поставить человека в ситуацию «попался, сукин сын, сейчас мы тебя лечить будем».
По словам эксперта, на втором месяце терапии физическое насилие в основном уже никто не применяет. Бывают срывы, но всё реже и реже. Если опираться на американский опыт, то 75% из тех, кто закончил курс, исправляются.
В США, кстати, в отличие от Беларуси, коррекционная программа платная: минимум 20 долларов за сессию. Если агрессор безработный, его привлекают к общественным работам. Роман Крючков считает такой подход правильным:
— Идея любой психотерапии: работать задаром — значит даром. Если не берешь денег, то не только сам не ценишь свою работу, но и твой клиент ее не уважает.
Почему мужчины начинают проявлять насилие? Проблема имеет давние исторические корни, отвечает эксперт. К тому же такая стратегия поведения выгодна: можно решить вопрос быстро и не нужно долго и нудно что-либо объяснять. Что касается аргумента «она меня довела», то такое оправдание позволяет уйти от ответственности и не менять свое поведение.
«В Минске можно организовать свидание в тот же вечер, только если пообещаешь секс». Плюс-сайз модель о том, как ищет пару в интернете
«Это ад — выбирать памятник своему 8-месячному ребенку». Откровенный монолог Карины, чей муж выбросился с дочерью с 24 этажа на Грибоедова в Минске
Финалистка «Мисс Беларусь» пошла искать любовь на реалити-шоу «Холостяк»
— Но, замечу, насилие проявляют все, только по-разному: если мужчина с большим отрывом лидирует в физическом насилии с тяжкими последствиями, то женщина — в психоэмоциональном.
— Например?
— Когда женщины обесценивают партнеров, унижают, принуждают стыдиться. Упрекают (например: «Ты мало зарабатываешь»), системно сравнивают с другими. Сегодня как раз утром пара у меня была, у которой предразводная ситуация по такому сценарию. Психоэмоциональное насилие — это и манипулирование, и попытки воздействия через ребенка. Такие вещи происходят незаметно, мы в этом живем. Насилие может проявляться по отношению к ребенку со стороны матери. И самое ужасное, что мы все еще считаем его нормой, вариантом воспитания.
— Женщины вам верят, когда говорите, что они тоже агрессоры?
— Во-первых, к психологу практически не обращаются люди, которые не признают наличия у них проблем. Исключением могут быть случаи, когда мужчина приходит со своей партнершей, чтобы проконтролировать и не дать ей сболтнуть чего-нибудь лишнего. Во-вторых, я пытаюсь подбирать слова, как можно корректнее выражаться, чтобы женщина не ушла в отказ и вообще не бросила терапию. Когда работаешь с этой темой, то эмоционально сливаться с кем-то, заниматься спасением — непрофессионально. Существуют определенные рамки. Задача специалиста — помочь людям избавиться от проявляемого ими насилия, указать конструктивные пути. Разумеется, если это «выпуклые» ситуации и видно, что агрессор — он, а она не понимает, что ее жизнь под угрозой, — мы подключаем соответствующие органы, милицию. Но чаще всё весьма запутанно. Поэтому приходится быть для всех отчасти плохим.
Социальная реклама бразильской программы помощи Disque Denúncia.
Психолог приводит пример: женщина утверждает, что муж срывается на ней и унижает. А потом оказывается, что мужчина не очень активен в семье, но отчаянно сопротивляется стремлению своей партнерши полностью подавить его волю. А она манипулирует им, чтобы взять под еще больший контроль. Таким образом происходит конфликт, а не насилие, как она утверждает.
— Я стараюсь донести, что никогда не бывает черного и белого. Тот мужчина, кого мы сегодня пытаемся исправить, — это очень часто вчерашний мальчик, которого не любили, на которого всем было наплевать. По статистике, фактически все мужчины, прошедшие через программу, — из дисфункциональных семей. Не обязательно пьющих — часто это семьи без отца, с нарушенными ролями, без адекватной модели.
И здесь мы ступаем на скользкую дорожку: оказывается, мама вырастила агрессора. «Нет, такого не может быть», — уверенно общество. Но вот, например, ситуация, когда ребенок сильно напоминает женщине бывшего мужа и она проецирует на него своё раздражение, гнев, постоянно упрекает: «У тебя такая же морда, ты той же масти». Остаться цельным, здоровым человеком, согласитесь, непросто.
Я не стремлюсь перевернуть с ног на голову общественное мнение, ситуации бывают разные. Ответственность за насилие должен нести человек, который его совершил, без поправок на тяжелое детство. Но только сейчас мы начали не просто наказывать агрессоров, но и предлагать им пройти коррекционную программу и занять место среди нас.
Работать над собой должны не только насильники, но и жертвы. И вот почему.
— Подавляющее их большинство остается в отношениях с агрессорами. Мужчина имеет возможность разобраться в себе при прохождении программы, но он приобретает и специальные психологические знания, что делает его сильнее, — объясняет Роман Крючков. — Терапия для жертв — это образовательный момент, который позволяет женщине понять: а что она собственно забыла в этих отношениях? Что она получает от них? Хотя многие говорят: нет, у нас просто квартира общая, некуда уезжать. Жертв учат принимать на себя ответственность за свою жизнь.
«Почему не уходят?» — самый частый вопрос, который звучит, когда речь заходит о женщинах, подвергающихся домашнему насилию. Психолог говорит, что причин много: и любовь, и созависимость.
Бывает, женщина играет роль носительницы креста и спасительницы, является мамой для собственного непутевого супруга (и она не хочет, чтобы он менялся). Женщины с высшим образованием, например, к этому больше склонны.
Просим эксперта дать совет, как вычислить агрессора. Первое — из какой он семьи: или мужчина не дает никакой информации о ней и сам не поддерживает отношений с родными, или в семье насилие применялось, но в 99% случаях этого стесняются и скрывают. Подозрительно, если у партнера весьма узкий круг общения или он о своих друзьях отзывается преимущественно негативно. У агрессоров обычно внешний локус контроля: в том, что случается с ними, виноваты все, но только не они. Плюс, им присущи такие характеристики, как импульсивный характер, быстрая смена настроения, склонность к вранью.
Тревожный сигнал — насилие не только в одних отношениях.
— Одна женщина мне рассказывала, как ее муж, еще до брака, поделился историей о том, что встречался с девушкой и потом сломал ей нос.
— И ее не насторожило?
— Нет. Я то же самое спросил. Она сказала: «Ну, она же ему изменила». То есть в ее системе ценностей это было вполне допустимо.
— Я не защищаю мужчин-агрессоров: у меня такой цели вообще никогда не было, — замечает Роман Крючков в ответ на вопрос, не критикуют ли его за личную позицию женские организации. — Мы сотрудничаем. Здесь речь о том, чтобы смотреть на проблему шире и глубже. Насилие — это вполне приемлемое социальное явление, так как мы живем в ситуации, когда систематически испытываем его на себе — со стороны государства, других, обладающих определенными полномочиями, групп людей и т.д.
«Насилие в отношении женщин превращается во всеобщий спорт», — гласит социальная реклама от Amnesty International.
Кстати, в концепции закона о противодействии домашнему насилию, которую раскритиковал президент, коррекционную программу для агрессоров предполагалось сделать обязательной: суды смогли бы принудительно направлять мужчин на терапию. Эксперт полагает, что это принесло бы эффект: цивилизованный мир имеет соответствующий положительный опыт.
Пока что агрессоров к психологу отправляют милиция (направляет для профилактической беседы людей с судимостью), учреждения образования, поликлиники, общественные организации.
— Заведующая детсадом — самый могущественный чиновник на самом деле, поскольку может поставить семью на учет как социально опасную. Многих это заставляет задуматься. А когда я разговаривал с судьями еще в 2015 году и говорил, что они могли бы рекомендовать прохождение программы, меня умилила реакция одной из них: «А если агрессоры на меня пожалуются?» Вот и нет коррекционной программы в правовом поле, а если бы приняли закон, то была бы.
Наталья Лубневская
