Считайте, вылечиться от рака нельзя? Ирина Жихарь трижды побывала на грани, пережив несколько операций, сеансы облучения, химиотерапии и другие непростые этапы лечения. Пройдя через то, о чем многие боятся даже думать, она делится своим опытом с другими больными, а пять лет назад создала Центр поддержки онкопациентов «Во имя жизни». Она рассказала корреспонденту газеты «Звязда», как болезнь меняет нас, зачем после успешного лечения пересматривать свой образ жизни и при каких условиях страшный диагноз — не приговор.

— Ирина, что вы чувствовали, когда узнавали о раке?

— Поскольку в моей жизни за последние 25 лет это случалось трижды, то каждый раз реакция была разной. Диагноз рак слюнной железы мне поставили в 1994 году, когда мне было 27. Сначала возле уха появилась припухлость. На то время я работала в престижной английской школе в Минске, была, наверное, самым молодым завучем по воспитательной работе, поступила в аспирантуру, собиралась замуж за своего молодого человека. У меня были большие планы, и эта припухлость была на последнем месте. Даже когда она начала расти, я была уверена, что все пройдет. Весной она стала заметна не только мне, но и окружающим. Моя коллега, учитель математики, сказала: вы не понимаете, с чем играете. Но я была еще и классным руководителем, мой класс — первый выпуск, потому что школа новая. Я думала про экзамен по химии (я преподавала этот предмет), о том, как организовать выпускной вечер… Но сходила к врачу. Он взял одну биопсию, потом вторую, третью. И когда я в очередной раз пришла, сказал, что на моем месте он бы так легко к этому не относился. Но меня ничего не встревожило.

Меня направили в Боровляны. Заведующий отделением смотрел то на меня, то в мои документы и повторял: не может быть. И тогда у меня ничего не кольнуло. На следующий день мне сказали: срочная госпитализация. Я расплакалась: это было 10 июня, а 22-го — экзамен по химии, 24-го — выпускной у моих детей. Какая госпитализация прямо здесь и сейчас? Мне почему-то дали на руки карточку, я стала в очередь на томографию головного мозга. Из интереса открываю карточку, а там написано — рак. От шока я потеряла сознание… Молодая врач, когда я переспросила, сказала: у вас предраковое состояние, но мы будем лечить вас, как раковых больных. На самом деле была 3-я стадия, большая опухоль, плоскоклеточный рак — очень коварный. Но это я выяснила позже, в то время больным отказывались называть диагноз.

Сделали облучение, потом операцию. Хирург пришел вечером, я перебинтованная, только глаза видны. И сказал: ты будешь улыбаться! Опухоль находилась близко к губному нерву, и это было чудо, что его удалось не задеть. Я решила, что это прекрасная история меня освободит от второго этапа облучения, но его все же назначили. Снова был большой стресс. И это задало другой вектор моей жизни.

— После операции она изменилась?

— В больнице мне исполнилось 28, и я принадлежала к людям, которые не могут быть наблюдателями в этой жизни, мне нужно было действовать. Если ты знаешь диагноз и нет никаких иллюзий, понимаешь, что никто за тебя ничего не сделает. После облучения я помучилась с ожогами: у меня была потеря вкуса, сухость во рту такая, что не можешь разговаривать. И меня освободили от уроков. Я потеряла волосы. Но все это страшно только со стороны. Когда раком заболела уже моя мать, несмотря на два своих онкозаболевания, я поняла, какие это разные ощущения: легче болеть самой.

Врачи ничего не рекомендовали: ты вылечился — живи как жил. Интернета еще не было. И я начала заниматься по системе Ниши в изложении Майи Гогулан. Сейчас многие вещи оттуда научно обоснованы. Это правильное ортопедическое положение во время сна. У меня и сегодня ортопедическая подушка, жесткий матрац. Я выполняла четыре простых физических упражнения по системе Ниши. Сегодня доказано, что нет лучшего для онкопациента правила, чем лечебная физкультура. Она выводит гормон стресса, все, что накапливается во время тревоги. Ежедневно 30 минут я делаю упражнения утром и вечером. Контрастный душ — я начинала с летней воды, через два месяца перешла полностью на холодную. Мне запрещали быть в местах, где много людей, чтобы не подхватить инфекцию — мне нельзя было болеть. Когда мама увидела, что я стою под холодной водой, у нее была истерика. Но с тех пор 25 лет я не болею простудой. Моей знакомой в Германии сейчас после операции делают контрастный душ — это часть лечения в государственной клинике, и сегодня там это норма. Тогда же врачи крутили пальцем у виска. Но я была уверена, что я все делаю правильно.

Из моего рациона исчезли рафинированные продукты: майонезы, конфеты, мучное, пшеничная мука высшего сорта, колбаса, сосиски, хлеб я очень мало употребляю. Первый год вообще была веганом: отказалась от белка животного происхождения во всех его проявлениях: мясо, яйца, молоко. Я проращивала пшеницу, овес. И то чувство голода помню до сих пор. Но это была борьба за жизнь. Я поняла, что очень люблю свою маму, она была моей главной мотивацией. Не могла себе представить, как она проводит меня в последний путь. Тяжелая болезнь — это своеобразный тест на отношения, на то, готов ли ты для своего близкого сделать все, что можешь. Я чувствовала, что в меня вливаются силы, что я иду в правильном направлении. Когда ты на физическом уровне чувствуешь, как мяняешься в лучшую сторону, это очень вдохновляет.

Сегодня никто не знает, что становится основной причиной рака, их целый комплекс. Есть профессиональные заболевания, облучение, но это узкие категории пациентов. Человек вообще запрограммирован на онкологические болезни. Наступает момент, когда иммунитет не может распознать раковую клетку как врага. Почему эта оптика сбилась, никто не ответит. А есть еще и внешние условия — питание, фастфуд, консерванты, которые мы так любим, рафинированный сахар, тортики, конфеты — то, к чему человек никогда не был приспособлен. Мы все это потребляем и хотим, чтобы организм промолчал? Я, например, 25 лет не ем конфеты и не хочется, хотя первое время было сложно.

— Но через какое-то время вы снова заболели…

— Через 14 лет. Это большой стаж. Есть книга «Антирак. Новый образ жизни» Давида Сервана-Шрейбера, и я считаю, что она должна быть настольной у каждого онкопациента, ибо написана врачом-онкопациентом. Ему был поставлен диагноз с очень неблагоприятным прогнозом, но он выжил. Шрейбер установил, что все то, что имеет противораковый эффект, например зеленый чай, куркума или пряность кари, соя, имеется у восточных людей на столе. Плюс ежедневная физическая активность: они не ездят одну остановку на транспорте, а обязательно ходят. Вот этот метрономический подход в питании и физических нагрузках я нарушила. У меня был интересный проект, я много ездила по Белоруси, подсела на булочки… Я была уверена, что снаряд дважды в одну воронку не попадает. А он попал… Я нащупала уплотнение в груди. Пошла к врачу, он сказал ложиться на операцию. Прошла и облучение, и гормонотерапию, и таргетную терапию — это была очень сложная опухоль. То же самое со щитовидной железой спустя девять лет. Первая болезнь у меня была выявлена на третьей стадии, вторая — на второй, и третья — на первой. Вот такая стратегия на понижение!

— Как вы узнали о раке щитовидной железы?

— Во время УЗИ, которое ежегодно делаю комплексно, платно. И всем советую его проходить, плюс биохимический анализ крови. Рак развивается в течение нескольких лет, и ему всегда предшествуют воспалительные или иные заболевания. Анализ крови может указать, что в организме есть какой-то дисбаланс. Если СОЭ (показатель скорости оседания эритроцитов. — Авт.) в течение нескольких лет не в норме, не ждите, что пройдет само. Это значит, что надо искать причину.

— Вы не боитесь во время обследования узнать страшную новость? Это многих останавливает идти к врачу.

— Вот и представители позитивной психологии говорят мне, что я негативно думаю, когда рассматриваю плохие варианты (улыбается). Но я теперь знаю, что могу услышать от врачей все что угодно. И всегда прикидываю, какие у меня планы, и как я могу их изменить. У меня всегда есть лист ожидания по книгам, фильмам. Понимаю, что если будет свободное время, смогу почитать, кино посмотреть. Кино, кстати, хороший антидепрессант для людей, проходящих химиотерапию. Иногда своевременно просмотренный фильм дает ответы на многие вопросы.

— Вы задавали себе вопрос: почему я?

— Мы все этот вопрос себе задаем, когда впервые слышим диагноз. Конечно, особенно в молодости, учитывая, сколько гордости во мне было. Я же звезда, завуч, к которому вся республика приезжает учиться! И в аспирантуру я поступила, и муж у меня будет состоятельный — я многое планировала. Мне в свое время попались первые 12 стихов из седьмой главы Евангелия от Матфея. И фокус с внешнего человека переместился на внутреннего. В августе, накануне моей первой операции мой класс, уже выпустившийся из школы, собрался и приехал ко мне в Боровляны. Это придало мне столько сил! Я шла в операционную и улыбалась, потому что у меня дети стояли перед глазами. Значит, что-то в этой жизни я успела… Ученики мне рассказывали о людях, которые перенесли рак и много лет жили после операции. Приезжали и мои коллеги. Я столкнулась с таким количеством заботы о себе от людей, от которых я ничего не ждала… Моему парню, кстати, не нужна была больная жена. Через два года, когда увидел, что я жива, хотел наладить отношения, и тогда, возможно, где-то я повела себя неправильно — не смогла простить. Я поняла степень своей холодности, до диагноза я была как снежная королева. И во время болезни я осознала: сколько бы мне ни осталось, я должна жить другим человеком. Так я пришла к вере. Осознала ценность людей, которые меня окружают.

— Когда вы пришли к мысли создать организацию для онкобольных?

— Даже после первой болезни я не стала закрываться, хотя многие так делают. Помнила, как мои ученики рассказывали про онкопациентов и как мне это было важно услышать. Я поняла: образ жизни — это не на некоторое время, а навсегда. У меня родилась идея живых писем. Я хотела собирать истории людей на диски. После Юля Чернявская сделала мое письмо отдельным фильмом. И люди стали звонить. Однажды на круглом столе с онкологами я поняла, что нужна организация излеченных пациентов, в том числе и врачам. Осенью 2011 года мы начали проводить первые встречи под эгидой женской общественной организации. А 10 марта 2014 года был зарегистрирован Центр поддержки онкопациентов.

— Что самое страшное в онкозаболевании? Какая пациенту нужна помощь?

— Самое важное — понять и принять, что с тобой это случилось. Все мы думаем, что это ошибка, этого не может быть со мной. И если я буду что-то делать, например, деньги пожертвую на благотворительность и пролечусь, точно буду здоров. А когда это не срабатывает, начинается депрессия. Есть люди, которые говорят: выздоровел и забыл, как страшный сон. На мой взгляд, это неправильно. Твой прежний образ жизни привел к тому, что иммунная система не справилась против рака. И сейчас задача, чтобы эта ситуация — когда иммунная система однажды дала сбой, и он зафиксирован в качестве диагноза — больше не повторилась. Если я хочу забыть, это значит, я ничего не хочу в своей жизни менять: ни в питании, ни в физкультуре, ни в психоэмоциональном состоянии. Поэтому этот страшный сон может вернуться.

В организации мы делаем все, чтобы облегчить жизнь онкопациенту, чтобы этот новый образ жизни построить. Мы разработали информационные пакеты с рекомендациями врачей, которые планируем шире пропагандировать. Иногда достаточно одного звонка, чтобы человек успокоился и понял, что он не один.

— Вы большую часть жизни посвятили борьбе с раком и помощи онкобольным. Очень сложная миссия…

— Я много насмотрелась на то, как люди тратят свою жизнь на пустое. И сама была такая же в той жизни. Но это все уходит, облущивается, когда ты видишь главное. И я счастливый человек, потому что знаю главное. И есть люди, которые это тоже ищут. Поэтому рада, что наша организация может помочь таким людям.

Алена Кравец, фото Татьяны Ткачевой, «Звязда»