Алана Гебремариам — 22-летняя выпускница медуниверситета. У нее эфиопские корни, но она разговаривает по-белорусски, любит нашу страну и переживает, что молодежь не хочет здесь оставаться.
В этом году девушка решила пойти в депутаты — она выдвигается в Минске по Грушевскому избирательному округу №98. Алана рассказала «Нашей Нине» про свой путь к белорусскому языку, о проявлениях расизма, про парней, которые хотят быстрых отношений, о политике и о том, какие первоочередные изменения хотела бы видеть в стране.
В Минске Алана живет с рождения. Мать из Беларуси, полька по национальности, отец — из Эфиопии. Когда-то ему как одному из лучших учеников предложили поехать для получения высшего образования в Советский Союз. В Минске он учился на инженера-электрика, а с будущей женой, инженером-экономистом, познакомился на конференции.
В семье придерживались в основном белорусских традиций.
«Отец не хотел навязывать свою культуру, — объясняет девушка. — Но эфиопские традиции тоже есть. Папа готовит инжеру (блинчики из муки африканского растения) с различными соусами и добавками. Также готовит дорочку — курицу с томатным соусом, очень острую. Отмечаем и белорусский, и эфиопский Новый год (он в сентябре). В детстве на праздники ездили к землякам отца, которые живут здесь и собирались тогда большой компанией. Еще танцуем много под эфиопские песни».
Окружающие не всегда дружелюбно относились к темнокожей девочке. Косые взгляды, едкие комментарии.
«Дети оскорбляли и отца, и меня, — вспоминает неприятные случаи Алана. — Моя мама очень переживала за меня, поэтому всегда говорила: «Алана, ты не такая, как все». Она считает, что белорусы нетолерантны вообще, поэтому готовила меня к самому худшему, даже преувеличивала. Мне кажется, из-за этого появились какие-то комплексы — я была скованная, боялась тусить, мало доверяла людям. Но потом это прошло.
Конечно, и сейчас есть те, кто искоса смотрит. Теперь, когда я много общаюсь с людьми в разных сферах, представляю организацию (ЗБС; «Задзіночанне беларускіх студэнтаў»; «Объединение белорусских студентов». — Nina) и разговариваю на белорусском языке, для людей это странно. Восприятие негативное, мол, «она не может быть настоящей белоруской».
Некоторые говорят недостойные вещи, отпускают комментарии вроде «мулаточка, секс, то-сё», но я почти спокойно реагирую. В детстве мне не нравилось, когда меня чукчей называли, цыганкой — это вообще язык вражды. Но теперь такие слова, как «ниггер» или «нигерка», меня не задевают.
Люди ведут себя так, как их воспитали. Я не говорю, что с этим надо мириться, ничего не говорить — надо воспитывать. Но набрасываться на кого-то или оскорбления в их адрес бросать я считаю нетактично».
При знакомстве с парнями экзотическая внешность — плюс или минус? Алана улыбается: сложный вопрос.
«Многие хотят быстрых отношений без обязательств. Они необычную внешность воспринимают как плюс. У людей есть некий стереотип, что если экзотика, то надо как-то этим воспользоваться, и некоторые признавались, что хотели этого.
«В Минске можно организовать свидание в тот же вечер, только если пообещаешь секс». Плюс-сайз модель о том, как ищет пару в интернете
«Это ад — выбирать памятник своему 8-месячному ребенку». Откровенный монолог Карины, чей муж выбросился с дочерью с 24 этажа на Грибоедова в Минске
Финалистка «Мисс Беларусь» пошла искать любовь на реалити-шоу «Холостяк»
А многим парням, мне кажется, страшно бывать со мной. Это дополнительное внимание, и люди к нему не всегда готовы. Парни были в шоке от того, что на них всегда смотрят, потому что они со мной, и я видела, что им неловко».
С чем еще в Беларуси непросто, так это с подбором косметики. Даже среди дорогих брендов в наших магазинах сложно найти тональный крем, который бы подходил темной коже.
«А когда была студенткой или еще раньше, когда в школе училась, это вообще… Стоишь и думаешь: что делать? Но ко всему приспосабливаешься. Хотелось бы, чтобы как в Нью-Йорке, был выбор. Думаю, до Беларуси это тоже дойдет со временем. Открылись различные бренды в последние годы, там есть более разнообразная палитра, но нужно, чтобы больше было таких мест».
Алану часто называют афробелоруской. Спрашиваю, как она сама определяет свою идентичность.
«Думаю, что в большей степени я белоруска. Живу здесь всю жизнь, приспособилась к этому миру, люблю нашу страну, со школы интересовалась белорусской литературой и историей, старалась изучать язык так, чтобы без акцента.
Но не могу сказать, что отказываюсь от того эфиопского, что есть во мне: замечаю за собой черты, которые есть у моего отца. Я очень импульсивная, эмоциональная. Думаю, что это хорошо, когда есть такой микс, и я горжусь, что есть возможность жить с двумя национальностями».
Белорусским языком Алана увлеклась в старших классах. Вспоминает, что учительница подшучивала над ней, поскольку у Аланы не получалось произносить отдельные звуки — были проблемы с мягкостью и «глухим г».
«Но учительница мне помогала, я сама делала много упражнений, литературы больше читала белорусской. Я ощутила общность с нашей историей, с тем, что предки хотели донести до нас, особенно когда читала про БНР. И понятно, что язык нельзя «пакідаць, каб не умерці», как говорил Богушевич. Но, поскольку окружение мое периодически было токсичным, а родители русскоязычные, мне было тяжело, я стеснялась. Были друзья, с которыми я пыталась разговаривать по-белорусски, но пока училась в медуниверситете, много времени тратила на учебу, по-белорусски не общалась и где-то внутри был страх. А потом, когда занялась активизмом, стала как бы заново к этому возвращаться. И вот с конца 2018-го разговариваю по-белорусски».
Учась университете, Алана присоединилась к Объединению белорусских студентов. Лет 20 назад это была сильная организация, которая была представлена во многих вузах, защищала права студентов, выпускала свой журнал. Сейчас активность ЗБС не так заметна. Почему?
«Нас, как и многие организации, лишили регистрации в 2001-м, а в 2002-м создали БРСМ, провластную инициативу. Проблема в том, что у нас нет возможности нормально войти в универы, — считает Алана. — Там наша аудитория, и было бы проще, если бы мы были легитимными для власти, но для них мы угроза, и на остается привлекать молодежь только через соцсети, знакомых, на ивентах. Это очень сложная работа. Думаю, что не хватает позитивного пиара, мотивации у людей. Наш актив (сейчас это человек 40—50) горит, он вдохновлен идеями, проектами, но это все на волонтерских началах, а людям сложно и работать, и учиться, и находить время на деятельность организации».
Алана получила диплом стоматолога, но сожалеет, что не работает по специальности. Предвыборная кампания требует много времени, поэтому девушка решила отложить поиски работы. А впоследствии хочет реализовать себя в медицине.
Мама Аланы не поддерживает активизм дочери. Переживает за последствия, за то, что общественная деятельность отнимает много сил.
«Я даже ей еще не сказала о выдвижении в депутаты, потому что искренне боюсь огорчить этим, — признается девушка. — Пока ты занимаешься какими-то проектами, связанными с высшим образованием, белорусской культурой, это одно. А когда идешь в депутаты и в твоем округе есть неонацисты, «русский мир», это другое [по одному округу с Аланой выдвигается лидер «Румола» Сергей Лущ. — «НН»]. И необычная молодежная предвыборная кампания, и то, что темнокожая белорусскоязычная девушка выдвигается в парламент, по-разному может восприниматься. Мне кажется, когда мама узнает, она будет разочарована, но такова жизнь. Я не хочу, чтобы сильно опасалась, но понимаю, что для этого у нее есть основания».
Свое решение пойти в политику Алана объясняет так:
«ЗБС поможет представлять интересы студенчества. Я понимаю, что молодежь не услышана. Меня волнуют многие проблемы. То, что недавно было с законом об отсрочках, мне вообще не давало нормально спать.
Хочется, чтобы молодежь понимала, что политика касается всех. Мы не должны оставаться в стороне. Лучше, чтобы были механизмы, инструменты, через которые мы могли бы влиять, а не просто ждать что будет.
Мы хотим создать такие условия, чтобы молодежь хотела оставаться в стране, чтобы улучшить имидж Беларуси».
Активистка считает, что следует отменить закон о отсрочках и вообще начать реформирование армии.
«Многие парни из моего окружения рассказывают, что они в армии ничего не делают или на них там оказывают психологическое давление. Обороноспособность страны от этого не возрастет.
Если страна хочет сохранить свой суверенитет, у нас должна быть армия, но введением жестких условий власти сделают так, что молодежь попросту будет уезжать из страны или правдами и неправдами искать новые лазейки, чтобы избежать призыва на срочную службу».
Еще один документ, который Алане кажется спорным, — антинаркотический декрет.
«Я понимаю, что многие молодые люди попадают на большие сроки в колонию за мизерное количество так называемых легких наркотиков, за травку. Сесть за косяк как за тяжкое убийство — для меня это несправедливость, потому что, по моему мнению, я не считаю, что та самая травка настолько же опасна для общества. А молодым людям дают сроки по 10—15 лет. Надо, мне кажется, вести поиск людей, которые производят наркотики, — наркобаронов, лаборатории».
Что следует изменить в стране, чтобы молодежь не стремилась уезжать? Алана перечисляет: пересмотреть систему распределения, повышать качество образования, работать на всесторонне развитие регионов, а не только столицы.
«Нужно больше свободы. У нас нет ощущения, что тебя кто-то защищает, что государство — твой друг», — добавляет девушка.
Кто из политиков ей симпатичен, Алана не раскрывает. Отмечает лишь, что идеала среди белорусских политиков для себя не видит.
«Ко всем есть вопросы, ни с кем полностью не согласна. На мой взгляд, в Беларуси слабые политики. Если появятся сильные, будет круто».
Сама она не очень-то рассчитывает на то, что ей удастся попасть в парламент. И сожалеть об этом не будет.
«Я понимаю, как работает белорусская система, — спокойно рассуждает Алана. — Мы проводим кампанию не для выборов, а для того чтобы встряхнуть молодежь, поднять актуальные проблемы, рассказать, что у молодежи есть конструктивные предложения, она знает, что хочет от жизни и к чему хочет вести Беларусь. У нас же молодежь не включена в процесс, не оказывает влияния на решения, она вне политики вообще».
Наталия Лубневская, фото из архива героини
