Лиза Грибко родилась с колобомой — редким заболеванием, дефектом в оболочках глазного яблока. Обычно это врожденное явление, но может быть и приобретенным в результате травмы. Встречается такая патология в 0,5…0,7 случаев на 10 тысяч новорожденных.
Мы расспросили Лизу о том, каково это, когда лицо не соответствует общепринятым нормам, и насколько важно наконец принять свою внешность.
Лиза Грибко.
— Мать рассказывала, что, когда я родилась, ей не сразу дали меня на руки, сухо сообщили: у вас девочка с особенностями. С рождения у меня было не очень-то симметричное лицо, колобома века и радужки (отсутствие у глаза положенных ему оболочек). У родителей было много вопросов, почему так случилось. Но в 1993-м, думаю, никто в генетике особенно не копался. Просто в какой-то момент моему организму, можно сказать, не повезло.
Мама после родов была очень расстроена, первое время меня даже другим родственникам не хотели показывать.
Родители ходили по специалистам, чтобы договориться на операцию, и один из врачей даже предложил отказаться от меня: «Вы же другого ребенка себе сможете завести». Но я была и остаюсь у них единственной дочерью.
Первая, вторая, третья… Всего мне сделали около 10 операций. В два года меня впервые прооперировали офтальмологи. Годика в четыре выводили слезный канал: у меня неправильно выходила слеза, и канал пришлось исправить, чтобы глаз не высыхал. Обычно сотрудники челюстно-лицевого отделения и офтальмологии во время операции бегали друг к другу и советовались. Мой случай довольно редкий, поэтому, видимо, один хирург даже не решался делать это самостоятельно.
Лиза в детстве.
После операций в Беларуси по чернобыльской программе я попала в британскую больницу — там врачи работали над симметрией моего лица. И с этим действительно стало лучше. Вообще-то, мне повезло, что все операции оказались бесплатными для нашей семьи.
Колобома глаза — по сути, скорее внешний дефект, чем внутренний. Единственное что, левый глаз у меня видит нечетко: все изображения размыты, и никакими очками это не исправить. Но второй служит отлично.
Вообще, поскольку я не знаю, как это, когда и слева, и справа по «единице», для меня то, как я вижу этот мир, — норма.
В детстве я занималась бисероплетением, и все переживали, как я управлюсь с мелкими деталями, а я прекрасно управлялась. Моя особенность и на права не помешала сдать. Да и на физкультуре в школе я занималась наравне со всеми, хотя у меня и была спецмедгрупа.
По правилам, если у тебя проблемы со зрением, нельзя поднимать тяжести, перегружаться. Но я против ограничений, даже донором крови несколько раз становилась.
Родители всегда учили меня не обращать внимания, если кто-то показывает на мои особенности. Но не всегда легко абстрагироваться от того, что тебя рассматривают незнакомцы, или тыкают в тебя пальцем. Теперь я это воспринимаю спокойнее, а в детстве очень обижалась. Приходила домой и плакала оттого, что ребята из школы обзывали циклопом. С одноклассниками мне как-то повезло, они меня никогда не оскорбляли. А вот старшие школьники любили позадираться и поиздеваться.
«В Минске можно организовать свидание в тот же вечер, только если пообещаешь секс». Плюс-сайз модель о том, как ищет пару в интернете
«Это ад — выбирать памятник своему 8-месячному ребенку». Откровенный монолог Карины, чей муж выбросился с дочерью с 24 этажа на Грибоедова в Минске
Финалистка «Мисс Беларусь» пошла искать любовь на реалити-шоу «Холостяк»
Я огрызалась в ответ и никогда не позволяла себе плакать на людях, настраивала себя, что я сильная, что мне пофиг на мнение остальных, поэтому и нельзя. А дома уже могла себе дать волю и нареветься.
Лиза с родителями.
То, что я родилась с особенностями и много времени проводила в больницах, повлияло на то, что я решилась стать врачом. Особенно, когда лет в шестнадцать познакомилась с классным анестезиологом. Он так классно общался с детьми, создавал такую атмосферу в операционной, что весь стресс у больных исчезал. Тогда я подумала: хочу быть такой, как этот врач. Тем более, мне прекрасно давались все предметы, в том числе биология, по которой у меня было 10 баллов.
Но у родителей имелись другие планы на мое будущее. Они почему-то решили, что мне лучше стать экономистом — якобы это универсальная профессия, с которой никогда не пропадешь. В год поступления я хотела намеренно завалить ЦТ, чтобы пойти все же в медколледж на акушерско-фельдшерское, но даже не стараясь прошла на платное отделение в БАТУ.
На 4-м курсе я решила окончательно определиться, хочу ли я всё еще в медицину или нет. Параллельно с обучением пошла работать санитаркой, потом — медрегистраторшей. Своеобразный контингент, взять у человека анализы, потом отвезти в другую часть больницы, вернуться назад, убрать отделение — это была физически сложная работа.
Один раз я отмывала процедурный кабинет от крови: привезли уж очень кровавого пациента с черепно-мозговой травмой… Даже познакомившись со всей этой атмосферой, я все равно хотела стать медиком.
Мать сначала смотрела на это скептически, но когда увидела меня в списке зачисленных в БГМУ, не могла удержаться от того, чтобы не начать делиться радостной новостью со всеми подряд.
Еще на 1-м курсе я мечтала устроиться на машину скорой помощи, но взяли меня только после 3-го. Уже второй год я работаю на городской станции скорой медпомощи, которая обслуживает Курасовщину.
Самым своим трудным днем могу назвать второе по счету дежурство с бригадой интенсивной терапии. Я, еще зеленая, сопливая, а тут — сначала вызывают спасать человека без сознания, потом — другого реанимируем на месте, затем — снова пациент без сознания.
От того дежурства я была в шоке: кроме эмоциональной, добавляется и физическая усталость — все же реанимационные наборы весят под 20—25 кг. Именно поэтому в бригадах реанимации работают в основном мужчины.
Иногда за смену отвозишь по несколько пьяных, которые, бывает, буйно себя ведут (в крайних случаях фельдшер вызывают милицию). Иногда приезжаешь к пациентам, которые и без нас приняли таблетку — и все у них хорошо, но с ними нужно пообщаться, успокоить. Психологическая помощь, одним словом. Иногда — заходишь в дом, где настолько грязно, что некуда ступить…
Но я люблю свою работу и получаю от нее кайф. Неважно, в какой я бригаде — линейной, педиатрии или интенсивной терапии. Считаю, если ты брезгливый, тебе не место в медицине. Помогать надо всем, неважно пьяный перед тобой или наркоман.
Кстати, самые частые вызовы, на которые мы выезжаем, — артериальная гипертензия. И страдают ей преимущественно женщины.
Пока доучиваюсь, работаю на 0,75 ставки. Днем я на парах. Один раз посреди недели выхожу в ночь, после смены сразу еду на учебу. А на выходных дежурю сутки — с 8 до 8 утра. График сумасшедший, но если он становится свободнее, мне даже чего-то в жизни не хватает. За мои 120—132 часа работы я получаю около 400 рублей, но на скорой мало кто работает на одну ставку — в основном все на полторы, кто-то умудряется и на две.
Сегодня у меня много друзей, особенно парней. С ними мне как-то проще. Молодого человека у меня нет, но я на этот счет не загоняюсь. Если о чем-то загоняться, то начнешь себя ненавидеть. А зачем? Это тянет вниз. Я же стараюсь по жизни идти с позитивом. В будущем я бы хотела немного подправить глаз в эстетическом плане, но это исключительно для себя. Ну, и если не на скорой работать, то стать все же анестезиологом. А лучше всего, чтобы получилась им же, и на скорой.
Беседовала Катерина Карпицкая, фото Воли Офицеровой
