Проект портала
Истории Ругия Кенгерли, которая управляет сотней аптек: «Меня взяли на работу прибираться и подносить кофе»19
09.10.2017 / 21:48

Руги не боится работы и не понимает людей, которые ноют и жалеют себя. В 17 лет она сама пошла работать на завод слесарем-сборщиком радиоприборов, мол, «ну не сидеть же у родителей на шее».

Сегодня Ругия вместе с мужем и братом развивают семейный бизнес. У них почти сотня «Зеленых аптек» i «Зеленых магазинов» по всей стране и собственный медицинский центр.

«Нина»: Расскажите о своей семье.

Ругия Кенгерли: Папа у меня азербайджанец, мама — белоруска, но они оба родились в Азербайджане. Отец моей матери, белорус, во время Великой Отечественной войны был ранен и попал в госпиталь в Баку. Там встретил мою бабушку, медсестру, на которой и женился. С тех пор он в Беларусь не возвращался, трое их детей родились там.

Отец мой стопроцентный азербайджанец, но именно он был инициатором нашего переезда в Беларусь. До сих пор он говорит, что правильно сделали и что никогда в жизни не вернется обратно.

Более того, он приехал в Беларусь в 1981 году и с тех пор ни разу на родине не был. И никакой ностальгии у него никогда не было, вообще. Мать, хоть и белоруска, но у нее там остались друзья, воспоминания молодости.

Ругия Кенгерли.

Мы с моим братом погодки. Когда переехали, мне было 7 лет, ему — 6. Родители очень правильно сделали, что уехали, когда мы были маленькими, так как теперь для нас иной родины нет — мы живем здесь. Иногда у нас спрашивают: «Ну, а где вам больше нравится, там или здесь?» Но нам не с чем сравнивать. Здесь мы пошли в школу, здесь окончили университет, здесь все наши друзья. Мы с братом этой весной съездили в Баку первый раз за много лет. Но мы там как туристы: прошлись, посмотрели, поудивлялись и всё.

«Нина»: Ёкнуло где-нибудь?

РК: Нигде ничего не ёкнуло. Мы поняли, что это вовсе не наш дом, потому что там у людей абсолютно иной менталитет, и нам его понять очень трудно.

«Нина»: Что именно трудно понять?

РК: Они очень гостеприимны. Это как бы положительный момент, но в нашем восприятии — доходит до нарушения личных границ. Чувствуешь себя свинкой на убой: ешь, ешь, ешь, а тебе всё приносят, приносят и приносят. За тебя все время пытаются заплатить, а нам неловко, ведь мы же все взрослые люди. Привыкли, что если кто-то где-то за кого-то платит, потом происходит взаимозачет. А там люди обижаются, если не соглашаешься, чтобы за тебя заплатили.

«Нина»: Отец у вас стопроцентный азербайджанец. Чувствуете ли, что от него что-то все же передалось?

РК: Конечно. У меня муж — белорус, и темперамент соответствующий. Он весь такой: семь раз отмерь, еще семь раз отмерь, и еще раз отмерь. Все что-то отмеряем, отмеряем и никак не отрежем. Честно говоря, зато я люблю резануть там, где надо бы еще подумать. Он очень спокойный, для всех готов быть адвокатом, а я везде хожу ссорюсь: почему нам нахамили, почему так, почему этак? Как мы вместе сосуществуем, трудно сказать.

С отцом.

Мы с братом не думаем подолгу, а берем и делаем. Наша позиция такая: ну накажут, подскажут, как действовать в том или ином случае, не сразу же будут расстреливать. Учтем и исправимся, не будем больше так делать. Азербайджанцы более предприимчивые, нам эта черта очень импонирует и помогает. Пока более спокойные люди рассуждают, мы сделаем и забудем.

«Нина»: В школе были озорниками?

РК: Нет, мы хорошо учились. Жили тогда в Курасовщине, это район, прямо скажем, не самый лучший. И школа у нас была соответствующая, специфическая. Там отличников не любили.

Ругия с братом Эмилем.

У нас с братом с детства сильная близорукость, поэтому нам можно было освободиться от изучения белорусского языка, физкультуры, еще каких-то предметов. Мы спросили у отца, можно ли не ходить. А он всегда говорил так, что никаких иных вариантов развития событий после его слов и быть уже не могло. Он нам сказал: «Ни в коем случае. Мы переехали сюда, значит, вы будете учить язык и всё остальное». На самом деле, я очень благодарна ему за это. Честно говоря, переехать и жить без языка — не очень правильно.

Потом я поступила на филфак, помню, как сдавала экзамен по белорусскому языку. Сокурсницы, выходившие после меня, рассказывали: «Ой, что началось, после того как ты вышла! Она как начала на нас реветь: «Девушка не наша, и разговаривает [по-белорусски], а вы ничего сказать не можете!» Ну, они тогда на меня: «Зачем перед нами пошла?» Но я собой гордилась.

«Нина»: Почему пошли на филфак?

РК: Я была фанаткой чтения, а математику ненавидела. Постоянно ходила с какими-то книгами, газетами, журналами. Да и в то время, когда я заканчивала школу, люди менее серьезно относились к выбору университета. Это сейчас оценивают, какая будет профессия, зарплата. Тогда же был Советский Союз, все равно все зарабатывали по 100 рублей. В принципе, было не важно, куда идти учиться. Работа какая-нибудь все равно была бы, за 100 рублей что-нибудь бы нашлось.

«Нина»: Хорошо учились?

РК: Что ж там учиться, если любишь читать? А читала я с удовольствием. Но я в то же время еще и работала. Родители у меня очень строгие в этом плане, никто у нас никогда не лодырничал, даже в школе.

В старших классах я каждые каникулы работала на заводе. Окончила школу в 17 лет, сразу не поступила, потому что были безумные конкурсы, и год работала на заводе простым слесарем-сборщиком радиоприборов.

«Нина»: И это гуманитарий пошел этим заниматься?

РК: Мне было все равно. Сидеть дома на шее у родителей у нас было как-то не принято, хотя мне никто не говорил, мол: «Ты не должна сидеть дома, не поступила в университет — иди работай». Я сама, после того как не поступила, стала думать, куда бы это быстренько устроиться на работу. На заводе для меня нашлось место. Какая разница, куда идти? Работаешь, зарабатываешь деньги. Ничего страшного в этом нет.

«Нина»: Мужской коллектив был?

РК: Разный, но мне повезло, что тогда как раз образовалась бригада молодежи. Мы дружили, вместе проводили время. Короче, мне понравилось. Так понравилось, что через год, когда пришло время поступать снова, я поняла, что не хочу никуда поступать. Мне понравилось ежемесячно получать зарплату, понравилось, что не надо ничего просить у родителей. И вообще я почувствовала себя взрослым человеком. Короче, я решила поступать на вечернее отделение, но поскольку вечернего в тот год не было, пошла на заочное. Одновременно училась и работала, меня это вполне устраивало.

На заводе я пробыла до 1995 года, пока он не развалился. Зарплату не выплачивали по полгода, по году. Это было ужасно, потому что ты каждый день ходишь на работу, но вынужден брать деньги на обеды у родителей. Была одна зима, когда завод вообще не отапливался. Я думала, что сойду с ума.

Как заболела в начале зимы, так и не могла полностью выздороветь: на работу же все равно ходишь. Короче, когда завод стал, я начала думать, куда устроиться, и отец предложил пойти к нему.

«Нина»: Расскажите еще немного о родителях. Чем они занимались после переезда в Беларусь?

РК: Отец у меня по образованию химик, но каким-то образом без специального образования попал в журналистику, поэтому в Беларуси сначала работал в газетах и журналах. Хотя он и азербайджанец, всегда хорошо писал по-русски и говорил без акцента, что странно.

Потом, когда разрешили предпринимательство, родители сразу начали что-то создавать. Что-то у них получалось, что-то — нет, но в итоге они стали торговать одеждой. Мы челночили несколько лет, ездили с клетчатыми сумками закупаться сначала в Польшу, потом — в Москву. У нас были торговые точки, где потом все привезенное перепродавали.

Это были 90-е, что ни привезешь, все скупали, поскольку в магазинах вообще ничего не было. Клеенки, помню, пользовались большим спросом. Это был шик! Время, конечно, было фиговое. Когда люди говорят, что хотят вернуть Советский Союз, я им удивляюсь: то ли они в очередях не простаивали, то ли им колбаса с неба падала? Что было?

Где-то ближе к 2000 году мы поняли, что рынок постепенно насыщается теми товарами, которыми мы торговали, и уже нет особого смысла их возить. Тогда мы стали привозить магнитные браслеты, стельки — всё для магнитотерапии. У нас это скупали! С 2000 года мы почти полностью перешли на медицинский ассортимент и в 2003 получили лицензию на открытие первой аптеки.

Было тяжело, физически тяжело. Рабочий день начинался в 9 и заканчивался в полночь. Нас было очень мало, а всю работу мы выполняли сами. Меня взяли, по большому счету, прибираться и подносить кофе. Это потом я стала смотреть, какие обязанности плохо лежат, и постепенно за них браться.

Еще когда я на заводе работала, то же самое было, потому что мне скучно делать одно и то же. Я от этого схожу с ума. Когда мы стояли на конвейере, шутили: «Работа сделала из обезьяны человека. Но есть работа, которая из любого человека сделает обезьяну». Стремилась отыскать что-нибудь интересное для себя. Когда у нас увольнялась распределитель работ, я прорвалась на эту должность, думала, мне хоть немного интереснее будет. Помню, делала что-то за мастера, без доплаты, просто из интереса. Ну скучно же сидеть на работе, подперев голову.

К родителям перешла — аналогично.

Правда, папа — он очень строгий руководитель. Только что-нибудь не сделай — крики и вопли: «Возвращайся переделывай!» И не важно, что ты уже дома, что уже поздно. На деле это оказалось не так и плохо, потому что никакой работы я не боюсь, я ее почти всю делала: и какую-то элементарную бухгалтерскую, и платежки, и склад, и учет.

«Нина»: Интересно, что хотя ваш отец и был руководитель, но при этом вас до руководящих должностей не сразу допустил.

РК: И очень правильно сделал. Если детей сразу слишком высоко заносит, они немного неадекватно воспринимают то, что видят со стороны. Мне, например, проще понять, что на складе работа очень тяжелая, физически тяжелая. Я сама таскала эти ящики, я помню, что после загрузки розничных пунктов очень хочется есть, потому что ты два часа просто-таки бегаешь.

Папа нас никогда не жалел. Никогда не было такого, мол: «Ой, посиди, устанешь». Наоборот: «Идите и работайте, в чем проблема? Ноги есть, руки есть. Делайте что-нибудь!» К нам было более строгое отношение, чем к другим сотрудникам. Если другим хоть что-то спускалось, то нам, боже упаси, ничего! Нам нельзя было ничего не забыть, не перепутать.

У меня, бывает, спрашивают, не тяжело ли мне работать руководителем, так как много подчиненных, широкий круг обязанностей и так далее. Мне не тяжело. Любая работа — это работа, мне за нее платят, и платят достойно. Чего сидеть? Я же могу работать.

Я сама набираю сотрудников и вижу, как некоторые плачутся: «Вот, а там мне будет тяжело, а там будет сложно». Они еще работать не начали, а уже стонут! Меня это до глубины души поражает. Я понимаю, что из этих людей толку не будет, потому что как их можно заставить работать, я не знаю. Они боятся поднапрячься, хотя чего бояться? Ну устанешь сегодня — завтра отдохнешь. Завтра не отдохнешь — на пенсии мы все отдохнем, скорее всего.

В 2005 году наш отец решил отойти от бизнеса. Честно говоря, ему было непросто, ведь он любит все контролировать. Но мы ни в чем не отстали, даже наоборот. В начале 2000-х мы купили маленький медицинский центр у братьев, которые уезжали в Америку, а три года назад открыли свой большой центр.

С мужем Павлом.

«Нина»: Расскажите, как познакомились с мужем.

РК: У нас получился служебный роман.

На самом деле, Павел случайно к нам попал. Они с другом занимались ремонтом автомобилей, мой отец пользовался их услугами. Как-то друг моего будущего мужа одолжил у отца небольшую сумму денег. Потом они вместе приехали отдавать, а мой папа говорит: «Ребята, может кто из вас пойдет к нам работать? Нам как раз нужно». Они между собой посовещались и решили, что пойдет Павел. Так и получилось, в 1998 году поженились, двое детей у нас. Сыну — 17 лет, дочери — 13.

Сын собирается поступать в медицинский, как мне ни печально. Я его по-разному пугаю, но не помогает.

«Нина»: Как удавалось успевать работать и быть мамой?

РК: Во-первых, я почти что не сидела в декретном отпуске. Как только старшему исполнилось 8 месяцев — няня, а я — на работу. Конечно, было очень тяжело. Ведь няня с 9 до 17 часов, в мое рабочее время. То есть я прихожу с работы, и у меня начинается новая работа, ведь надо же и приготовить ребенку, и какие-то другие дела поделать.

Но поскольку дети воспитывались в семье, где все много работают, то не особенно и капризничали. Они понимали: есть мама, значит, есть. Нет, значит, нет.

Помню, сына из детсада забирала, и получилось как-то пораньше, а обычно последним его забирали. Идем, а он спрашивает: «А ты опять на работу поедешь?» Говорю: «Нет, я уже буду дома». Переспрашивает: «Точно?» Говорю: «Точно». Он: «Нет, так ты езжай на работу». Спрашиваю: «Зачем?» Говорит: «Деньги зарабатывать».

Но мы все равно успеваем с детьми что-то обсуждать, решать какие-то вопросы, переписываемся в вайбере. Я считаю, что, может, квохтать над детьми и не надо. Они у меня самостоятельные. Могут и приготовить себе что-нибудь, никто с голоду умирать не будет, не будут каждые пять минут звонить. Летом они работают у нас на складе. До сих пор у них была простая работа, механическая, та же стикеровка, где интеллект особенно не нужен. В этом году сын уже полностью заменял одного кладовщика, все его обязанности исполнял.

Учатся они в обычной школе, ни в какой ни гимназии.

«Нина»: Решили не заморачиваться?

РК: Я думаю, что отправлять ребенка в гимназию — это потакание родительским амбициям. Говорят, мол, в гимназии более мотивированные дети. Но какая разница? Если у ребенка есть мотивация, то он в любом месте сможет ее реализовать. Если ее нет, то откуда она возьмется?

Кроме того, в гимназиях тоже разные дети, есть и те, кого просто пропихнули родители. Может, если бы у моих детей были сверхвыдающиеся способности, если бы они учились на одни десятки, то, наверное, в конце четвертого класса я бы задумалась над их поступлением в гимназию обычным порядком. Но мои дети не отличники. И мне это не нужно. Да и никому, думаю, не нужно. Я им говорю одно: главное не выйти из школы дураками и иметь голову на плечах.

«Нина»: Женщина в бизнесе лучше мужчины?

РК: Я убеждена, что да. Во-первых, мы более гибкие, лучше приспосабливаемся, напролом особенно не прем. Мы хорошо умеем лавировать в зависимости от обстоятельств, что в данной ситуации очень важно.

Считается, что в бизнесе есть несколько этапов. На первом нужно идти напролом, а в дальнейшем больше лавировать, так как основа имеется, надо ее только наращивать.

Для современного руководителя в нынешних реалиях большое значение имеет умение общаться с людьми, умение их слышать и правильно доносить информацию. У такого человека, который должен понимать и отдавать, должен быть развит, как сейчас говорят, эмоциональный интеллект. Он должен быть сильным.

Мы требуем от своих сотрудников думать самостоятельно, чтобы они не бегали ко мне или к своему непосредственному руководителю с каждой бумажкой. Мы учим им самостоятельно принимать решения исходя из наших целей. А какая у нас основная цель? Чтобы каждый покупатель ушел от нас довольный и счастливый. Из этого надо исходить.

Недавно был конфликт в аптеке, наша фармацевт не продала два пластыря. Вопрос: почему не продала? Фармацевт поясняет: «У нее была крупная купюра. Я сдачу дать не смогла, так она попросила два пластыря, чтобы я отдала всю имевшуюся мелочь». Спрашиваю: «Так а вам что, мелочи жалко? В чем проблема?» Она: «Так я бы всю отдала!» Объясняю: «Так отдайте! Эта женщина к вам потом еще раз придет, увидев, что здесь доброжелательно к ней отнеслись. Или если у вас не хватает сдачи, чтобы продать два пластыря, порекомендуйте что-нибудь еще, предлагайте гематоген. Скажите: «Я понимаю, что вам нужно разменять». Сделайте что-нибудь, чтобы человек ушел довольный и счастливый, больше ничего не надо!»

Женщинам это намного лучше дается, так как мужчины зачастую более склонны к формализму. Кроме того, нам намного проще выслушать других, понять. Если ты управляешь крупной компанией, то должен думать об интересах всех, о том, как сделать, чтобы всем было хорошо.

А насчет того, что женщине может мешать быт, то это кто как организует. Про детей, мужей, частную жизнь некоторых своих сотрудниц я ничего не знаю. Они просто работают и исполняют свои обязанности. А есть и те, чьи подробности жизни я знаю отлично: то надо перевезти диван, то надо забрать детей, то еще что-нибудь. Будто у меня нет своих проблем. Нужно уметь организовать свою жизнь так, чтобы одно другому не мешало, и все.

Я тот человек, который с 17 лет работает, поэтому для меня не работать, наверное, уже невозможно. Конечно, бывает, хочется отдохнуть, но мне хватает нескольких дней, а потом можно идти дальше.

Настасья Ровдо, фото автора

каментаваць

Націсканьне кнопкі «Дадаць каментар» азначае згоду з рэкамендацыямі па абмеркаванні