«Не думала, что буду в тюрьме», — признается дизайнер Ксения Романова. Весной она вернулась из Лондона, где повышала квалификацию в колледже искусства и дизайна Сент-Мартинс (оттуда вышли такие звезды как Александр Маккуин и Джон Гальяно). В августе шила благотворительные футболки, чтобы собрать деньги пострадавшим на протестах. А в октябре сама на 20 суток оказалась за решеткой. Сначала сидела на Окрестина, потом в Барановичах. Ниже ее рассказ — о задержании как в кино, зубрежке итальянского языка на нарах и искреннем непонимании этой системы.

«Для меня жизнь просто разделилась на до и после выборов»

Остается ли мода вне политики, зависит от людей, которые создают эту моду. В истории есть много различных прецедентов. Например, Hugo Boss до сих пор многие вспоминают, что бренд разрабатывал военную форму для фашистской Германии. Поэтому решение за дизайнерами — быть ли в стороне, принимать ли активное участие. 

Для меня жизнь просто разделилась на до и после выборов. В студии мы все были в шоке от зверств силовиков. Как люди чувствительные, творческие, мы впитываем контекст. Мы поняли, что было бы круто как-то помочь пострадавшим, и решили запустить благотворительные футболки «Вrave hearts».

Очень быстро их сделали, с вышивкой помогли партнеры. Наша работа была абсолютно бесплатной, все шло в фонды. Был такой спрос, что мы просто не справлялись, работали на износ, привлекали волонтеров. 

В сентябре выпустили коллекцию «Перемен». Она посвящена ярким моментам или героям, это наше переосмысление ситуации. Но мы делали упор на позитив — вы не найдете там моделей с негативной окраской. Вокруг и так много боли, страданий, ненависти, поэтому мы от этого уходили.

«Противно, что тебе в лицо улыбаются, а после протокольчики штампуют»

Меня задержали в воскресенье 25 октября на Орловской. Это выглядело как в кино. Я села в такси — и навстречу выезжает колонна автозаков, бусов, бегут омоновцы, «оливки» с автоматами, огибают машину. Реально сильнейший блокбастер! Всех, кто был в такси, попросили выйти и провели в автозак.

У меня нет знакомых силовиков. Мне казалось, что люди, творящие этот ад, совершенно неадекватны. Но когда меня привели в РУВД, я начала беседовать с сотрудниками — они молодые ребята, симпатичные. Хихикали, шутили. После этого у меня было полное непонимание ситуации. Чем они руководствуются — они же вроде нормальные люди?

И это максимально противно, что тебе в лицо улыбаются, а потом протокольчики штампуют.

В РУВД много избитых парней было. Один на полу лежал — ботинки в разные стороны разлетелись, милиционеры переступали через него. А ты никак помочь не можешь.

Когда я в изоляторе сидела, читала Ремарка, и там у него была подобная мысль о фашистах: казалось, они должны быть психами, а на самом деле это те же люди, которые вчера были бухгалтерами и тщательно выполняли свои трудовые обязанности, перепроверяли бумаги, а на завтра с такой же точностью стали убивать людей. 

Самым тяжелым испытанием для меня был суд. Понимание того, что ты невиновен, а тебе могут припаять все, что захотят. Ощущение полной невозможности повлиять на ситуацию, оправдать себя, доказать очевидное. Это с одной стороны. А с другой — возмущение: как эти люди имеют смелость так судить, они же брали на себя обязанность честно расследовать дела?

Мне предъявили неповиновение, хотя меня даже не вели под ручку. В протоколе написали, что я упиралась ногами-руками, хваталась за милицейскую форму. За это на суде дали 10 суток. Еще 15 — за само участие в акции. В итоге 25, но по каким-то их подсчетам 5 суток отменили. Пока сидела, я не знала ни одной девушки, которой дали бы столько же за первый раз.

«Перед выходом нарисовала стрелки шариковой ручкой»

В самом изоляторе не было тяжело. Ты понимаешь: окей, есть определенный срок, нужно отсидеть, — и организм уже работает на то, чтобы сделать время пребывания за решеткой максимально лайтовым и полезным. Этому очень способствуют люди, которые рядом. Как правило, это самые лучшие люди страны. Хорошее место для нетворкинга, если учитывать что одному из директоров Epam дали срок. Я бы вот очень хотела провести в закрытом помещении 15 суток с директором Epam.

Думаю, сотрудники тюрьмы в восторге от того, что сидит столько девушек. Они же привыкли работать со спецконтингетом, а здесь все женщины красивые, ухоженные. Не в восторге они только, что работы привалило.

Я люблю образование, сама преподаю курсы по дизайну. В камере у нас были уроки пения (девушка, которая в филармонии работает, учила правильно петь «Пагоню»), английского языка, мы занимались фейсфитнесом, спортом, читали много книг, играли в мафию. 

Самый крутой опыт — то, что я сидела с Натальей Дулиной, лучшей преподавательницей итальянского языка в стране. Я с нуля учила язык. Зубрила на нарах конспект, так как понимала: со мной доцент занимается, я же не могу несерьезно отнестись к вопросу! Ты выжимаешь все, что можешь, из этой ситуации.

На третий день мне снились устрицы с шампанским (улыбается). Если серьезно, то мне повезло, что я ем мясо и рыбу. Я люблю, чтобы блюда выглядели эстетически красиво, но я же понимала, что я в тюрьме. Когда прихожу в ресторан, у меня есть какие-то ожидания, когда готовлю дома — тоже. То же самое здесь — для тюрьмы было супер, никаких претензий (смеется). Особенно в день передач. Девушка, когда освобождалась, шутила: блин, не хочу уходить, у меня голяк в холодильнике, а тут колбасы, орехи. 

Условия очень сильно зависят от камеры. Я в Барановичах была в трех, и в каждой свое отношение, своя атмосфера. Такое ощущение, что в трех разных тюрьмах посидела. В первых двух камерах водили гулять ежедневно, в последней — ни разу. Душ был раз в неделю, но нам иногда давали кипятильник и можно было помыть голову.

Туалет без унитаза, атмосфера нищенства… Но в Барановичах красивая тюрьма, дверь в камере с аркой — там можно снимать фильмы. Такое ощущение, что мне понравилось (смеется). Мне не понравилось! Возвращаться я не хочу. Просто это свойство человека абстрагироваться от негатива и концентрироваться на позитивных моментах.

На выход я собиралась в настроении. Сначала брови подвела карандашом, потом шариковой ручкой стала рисовать стрелки. Тут заходит сотрудник: все, пора. А у меня вторая стрелка не дорисована. Говорю: Подождите, я еще не накрасилась! Это была суббота. 

Я думала: да, надеваю самые высокие каблуки, мини-юбку — и на техно-пати. Меня встречают друзья, родители, мы едем домой. И тут они рассказывают, что убили Романа Бондаренко. Меня это выбило из колеи, все настроение сошло на нет.

«Многие говорили, что садились в депрессии, а выходили без»

На этом моя история не закончилась. Потом ко мне по уголовному делу пришли с обыском. Это психологически подрывает, так как дома ты обычно чувствуешь себя в безопасности — это на улицу боишься выйти. А когда начинают приходить в квартиру, это очень сильно давит.

Не знаю, как меня изменили эти 20 суток, нужно время, чтобы все осознать. Но когда я вышла, рассказывала, что сидеть не страшно — страшно жить в этой стране. В тюрьме у тебя информационный детокс. И там многие говорили, что садились в депрессии, а выходил без. А как ты можешь быть не в депрессии, если каждый день читаешь новости и там настоящий ад?

Наталия Лубневская, фото Надежды Бужан