Идеология российских сериалов как бы незаметно представляет мужчин и женщин в выгодных ролях солдата империи и матери, всегда готовой обслужить солдата и родить новых бойцов и матерей.

Многие годы я живу за границей, и мне остро не хватает общения с семьей и соседями. Чтобы приблизиться к человеку, разделить с ним его любимое занятие. Вот и вышло, что которое лето подряд я смотрю с семьей и друзьями российское телевидение — сериалы.

Потом полгода перерыва — и снова вливание российских сериалов в мозг. Такой режим позволяет заметить постепенные и важные изменения в сознании моих близких.

Количество российских сериалов возросло вдесятеро

Телевизионное «мыло» вошло в жизнь массового постсоветского зрителя в 1990-е. Началось все с «Рабыни Изауры» и «Богатые тоже плачут». По данным Европейской аудиовизуальной лаборатории, в 1997-м году львиная доля сериалов на российском телевидении была импортной. Около 90% российской сериальной продукции составляли советские хиты 70-80-х: «Семнадцать мгновений весны», «Тени исчезают в полдень», «Знатоки» и так далее.

Переломными стали 1997-98 годы, когда на экраны хлынули российские криминальные сериалы типа «Бригады» и «Ментов». Замена импортного контента на российский происходила молниеносно. В 1999-м в прайм-тайм ведущие российские телеканалы передавали 28 европейских, 20 советских, 10 российских и 41 американский сериал. А уже в 2001-м российских сериалов стало 46, американских — 17, европейских — 21, советских — 0,5.

Замена продолжается, каждому из крупных российских телеканалов требуется не менее 300 часов свежей «сериалки» в год. Сегодня российские студии ежегодно производят более 4000 часов сериалов, без учета фильмов. Если в начале века сериалы занимали около 10% эфирного времени, то сейчас — около 30%. Каждая третья минута эфира федеральных каналов — сериальная. При этом зарубежные сериалы из телесети практически исчезли.

Что пропагандируют российские сериалы?

Сериалы воздействуют на сознание, подсознание, определяют образцы поведения личности и общества, формируют этические и эстетические выборы. Это огромное и питательное пространство для манипуляционным стратегий: политических, мировоззренческих, ценностных. Так по всему миру. Вопрос в том, как применяется столь мощное оружие. И если можно допустить, мол, западные сериалы занимаются социальной инженерией с целью «протолкнуть» идеи, что агрессия и насилие — это зло, что женщины равноправны с мужчинами, что людей нужно уважать независимо от цвета кожи или сексуальной ориентации, что природу надо беречь, то чем занимаются российские?

Прежде чем ответить на этот вопрос, задумаемся, чем для людей притягательны сериалы.

А) Люди хотят интриги в свою рутинную повседневную жизнь, но интриги безопасной, неинвазивной, «приключений и эмоций на диване».

Б) Хотят видеть знакомую жизнь, узнаваемые социальные типы и проблемы, природу, обычаи, быт. Поскольку белорусских сериалов нет, а жизнь в российском социальном и культурном поле неумолимо сближала советские народы, наши зрители продолжают усваивать российские реалии и ассоциировать себя с Россией. Оттуда приходят моды, манеры, разговорная речь, отношение к своим и чужим границам, личному пространству. Готовые образцы поведения.

В) Люди хотят получить иллюзию стабильности и бессмертия, а сериал (вместе с рекламными паузами, которые показывают разноцветный и оптимистичный мир потребления благ) такую иллюзию создает как ничто иное.

Г) Люди хотят справедливости. Поскольку мир вокруг тебя ее почти не поставляет, сериальные хэппи-энды дают минимум суррогат этой справедливости.

Д) Диалогами, взаимоотношениями между людьми, что в нашем атомизированном, запуганном, застрессованном, закрытом обществе дает терапевтический эффект.

Иными словами, пережив столько крушений, бедствий, пережив смену картины мира, оказавшись один на один с жизнью при крошечных ресурсах, человек «становится мрачен, раздражителен, иногда даже заболевает психически» (Эрик Берн). Поэтому никакие снобистские призывы «перестаньте есть мыло» не оттянут зрителя от экрана.

Российские сериалы монтируют нам чужой культурный код

И этот процесс почти завершен. Сложно обвинять Россию, что она монтирует сознание своих подданных. Но не может не иметь жалости к тому квазироссийскому, псевдобелорусскому государству, каким оно есть сейчас. В результате его цивилизационного выбора и репрессивной политики белорусский культурный код подменяется. Как и чем — вопрос для серьезного исследования. В мою компетенцию это не входит, отмечу лишь несколько моментов как зрительница.

Мы не империя, мы не воюем

В российских сериалах любого рода частым героем является «мужик», который «прошел горячие точки», «вынес командира из-под огня», «принял огонь на себя». Сейчас, в мирной жизни, этот «комбат батяня» воюет с мафией, коррупцией, а часто — с собственной женой, компенсируя искалеченную психику и ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство).

Зрителю предлагают понять резкого, справедливого мужика, который столько перенес, что теперь вполне может гнобить жену и давать подзатыльники сыну-подростку. Женщине при этом положено смотреть жалобными всепрощающими глазами Одигитрии, прислонившись к холодильнику в ситцевом платьице и фартуке.

В 2014—2016 гг. мне попались три такие сюжеты, и особенно поразил тот, где измученную избитую жену спас состоятельный бизнесмен, увез ее и сына в Москву. Однако жертвенной женщине спокойная жизнь в благополучии вскоре наскучила, и она вернулась к своему молотобойцу. Тот раскаялся, стал человечнее и прекратил гнобить семейство — благодаря силе ее любви.

Этот образец крайней женской покорности, по моему мнению, никогда не был присущ нашей ментальности. Литвинские и белорусские женщины не сидели запертыми в теремах, не страдали от «снохачества» и битья как обязательной атрибутики замужества. Княжна Рогнеда, Евфросиния Полоцкая, Магдалена Радзивилл, Войтовна, Эмилия Плятер, Бондаровна — вот фигуры, которые существовали в белорусском коллективном воображении. Добавим сюда фольклорных и литературных героинь — и там царит образ непокорной, «сварливой бабы», «ведьмы» Станиславы, которую не так-то просто усадить на лаву.

Опричник как образец мужественности. За каменной стеной

Вернемся к поведенческому образцу мужчины из российских сериалов.

Империя должна захватывать и защищать захваченное. Поэтому ее героем является не только воин, но и мент, опричник, силовик. Без этой фигуры империи не удержаться ни на захваченной земле, ни в захваченном сознании. Отсюда такое количество фильмов о героях-НКВДешниках, чекистах, ФСБшниках, ментах, спецназовцах. Нет, ЧК, НКВД, КГБ, ФСБ не стреляли в затылок, не взрывали домов, не травили диссидентов — они удерживали страну и уничтожали терроризм. Берегли границы.

В то же время их ждали дома верные и красивые жены, Одигитрии с печальными глазами, в окружении абажуров с рукоделиями над круглым кухонным столом, салфеточками, патефончиками. Намного спокойнее и теплее смотреть сериал о доблестных чекистах, которые стреляют «лесных братьев», «бандитов», «террористов», чем солидаризироваться с героями «Желтого песочка» Быкова. Или узниками ГУЛАГа. На материале о нелюбимых, тайно убитых и выброшенных на маргинес жизни «мыльную оперу» сделать тяжело.

Звуковое и личное пространство в российских сериалах

Сергей Довлатов, еще 1970-х, уехав на Запад и пытаясь из ностальгии смотреть советское кино, удивлялся, почему там столько шума. Все ревут, кричат, всё на истерике, даже воробьи чирикают вызывающе и надрывно.

Это то, что больше всего поражает неподготовленного зрителя в российских сериалах.

Приехав из спокойной, сдержанной Европы во все еще тихую, молчаливую, индивидуалистскую Беларусь и включив телевизор, оказываешься в весьма невротической действительности российского телевидения. Градус истерии зашкаливает не только в ток-шоу (которые вообще невозможно смотреть), но и в сериалах. Герои разговаривают на повышенных тонах уже с порога, причем с веселой злостью и домашним хамством.

Мать обращается к 9-летнему сыну:

— Мишка, не испытывай моё терпение, а то сейчас получишь у меня. Мишка, иди домой, обедать пора. Мишка, ну что за оболтус, сколько можно, сейчас как дам больно!

У крыльца стоит 18-летняя сестра Мишки со своим кавалером, умильно улыбаются. «Замуж твоей матери надо, молодая она ещё», — говорит кавалер. Трудно представить, что обрушится на голову бедного Мишки, если там объявится еще и мамин муж. «За её напускной суровостью скрывалась золотая душа», — читаем в русской литературе. Зачем скрывать доброту под хамством? «Не даёт ответа».

Герои часто обращаются друг к другу, как крепостные: Люська, Мишка, Пашка, Наташка, Витек, Валёк. Какие уж там госпожи, товарищи, граждане или барышни. Утеряна даже советская традиция вежливых обращений.

Пожилая женщина приходит к фельдшерице.

Фельдшерица, крася губы:

— Твоей спине, Ивановна, уже никакая мазь не поможет, старая ты уже! И вообще, у меня обед, жди.

Ясно, типаж «стерва». Современный российский сериал предоставляет нам два основных женские типажа — агрессивную роковую женщину, стерву, меркантильную карьеристку и ту самую Одигитрию, «верную подругу человека», чье счастье — в романтической любви, принадлежности мужчине, репродуктивной работе, бытовом и эмоциональном обслуживании семьи.

Парень — девушке: «У нас в роду все однолюбы. Всё, попала ты. Я без тебя жить не могу. Я тебя никому не отдам. Ты у меня ничего тяжелее цветов носить не будешь». И не отдаст, и не отпустит, и не простит, если что. Из такого культа болезненной романтической любви-обладания и вытекает массовое домашнее насилие, от которого страдают миллионы российских семей (девять тысяч убийств женщин в год).

Женщина, которая остается вне территории любви и замужества, «поливает подушку слезами». Она бракованная, пустоцвет. Вот продавщица из деревенского магазина (типаж «стерва») обращается к брату-новобранцу:

«Привези мне жениха из армии. Здесь одни малолетки, я что, должна до старости куковать? Пойду в лес, может хоть чудище лесное меня полюбит».

Бизнесвумен жалуется подруге: «Квартира, машина, всё сама заработала, но счастья это мне не принесло. Всё одна да одна».

Женщины-стервы и «хорошие женщины» в фильмах поставлены в положение соперничества за мужчину как за ресурс. Выигрывает хорошая, стерва рыдает в подушку. Сцена между подругами на фоне песни «Ожидала я, всю жизнь ждала тебя в тоске».

Стерва: — А помнишь, ты же актрисой хотела стать.

Хорошая: — Да я и так счастлива: семья, хозяйство, детишки растут, работа есть, мама и папа близко.

Стерва: — А я вот мечтаю модный ресторан открыть.

Хорошая: — Да ты скорее в космос полетишь, пошли вон лучше в баню, модная ты моя.

На здоровый рассудок, так разговаривают между собой не подружки, а враждующие соперницы. Таким образом показанные отношения между людьми запутывают коммуникацию, портят общественные манеры, мешают идентификации отношений. Кто этот человек, который грубит тебе и обесценивает твои мечты? Как он к тебе относится?

Часто и незаметно проходит эйджизм: «бабий век — сорок лет».

Женщина лет 35-45 — дочери: «Всё для тебя, детка, мне уже ничего не надо, я своё отжила».

А вот поучительная сцена, как реагировать на домогательства начальника:

Медсестра: — Можно мне переночевать в ординаторской? Меня с квартиры погнали.

Заведующий отделением: — А что мне за это будет?

Медсестра: — В смысле?

Заведующий: — Мужчина и женщина всегда договорятся.

На этом заведующий затаскивает сестру в комнату и начинает лапать. Ей на помощь приходит старшая сестра, из разряда «хороших» женщин. Она вызволяет молодую из лап заведующего, обещая в следующий раз пожаловаться главврачу, а сотруднице говорит:

— Да не бери ты в голову. Он безобидный, я с ним давно работаю. Да, шалит только, Ромео в нафталине.

Идеология российских сериалов незаметно показывает мужчин и женщин в выгодных ролях солдата империи и матери, которая готова обслужить солдата и родить новых бойцов и матерей.

Для меня криком кричит немое отсутствие в фильме «инородцев». В российском обществе более 100 наций и народов. Но напрасно искать их представителей в главных ролях. Ну, разве только в роли комических гастарбайтеров или грозных мафиози. В концепцию имперской нации подчиненные народы вписываются только как маргинальные колоритные персонажи или как преодолимое зло.

Две нации

Иногда дома мне удавалось смотреть и западные сериалы, почти не привлекая внимания санитаров. Начинавшая смотреть их со мной Нина выдерживала минут с пять, говоря: «Они у тебя какие-то неживые, как мокрое горит». Наши трагикомические дискуссии с Ниной при телевизоре бывали редки, но метки. На ее патриархальное деревенское сознание изумительно наложились примеры, почерпнутые из российских сериалов. Вот в сериале встречаются 16-летние мальчик и девочка. Мальчик продавливает, прожимает, выуживает из нее секс. В конце концов девочка соглашается, но остается «нечестной», «обманутой» и с «дополнением».

Нина: — Вот про**ядь. И родители же такие хорошие. Ну ничего, пусть мальчик на ней поучится. Девушка должна соблюдать чистоту до брака!

Я: — А парни не должны соблюдать чистоту до брака?

Нина: — На казака нету знака. А девка уже будет порченая.

Я: — А с кем же будут любиться мальчики, если девки будут соблюдать чистоту?

Нина: — А вот с **ядями с такими.

Я: — Нина, ей 16.

Нина: — 16, а уже зачесалось. Лучше бы училась и матери помогала.

Я: — Это ему зачесалось. А она поддалась, думая, что любовь навеки. Все же говорят про любовь навеки.

Нина: — Вот и надо беречь себя до венца. Головой надо думать.

Я: — Ну вот ты сбереглась. Довольна?

Нина: — Ну я же не виновата, что он пьяница такой.

Я: — Самой жить тяжело, а на девочек лишь бы что болтаешь. **яди-шмади.

Нина: — Не **яди? 15 лет, а она с пузом и не знает, кто отец.

Я: — Как ей знать, ее на озере пьяные приезжие изнасиловали.

Нина: — А чего переться на то озеро? Ну, я свое отжила, вы молодые, вы сами думайте.

Я: — Нина, ты меня старше на три года.

Нина: — Ой, не знаю я ничего с теперешним миром.

Белорусы, которые смотрят западные сериалы, и белорусы, которые смотрят российские, давно живут будто две нации в пределах одной. И ой как тяжело быть им вместе. Согласия нет даже в определении действительности, даже в ближайших целях развития.

Ева Вежнавец